Дача Гурченко в Наро-Фоминске снесена через год после продажи внучкой

На выезде из Наро-Фоминска исчезает последнее вещественное доказательство того, что гениальная актриса была обычной женщиной. Её секретная дача — 150 квадратных метров уединения — не дожила до музея. Вместо памятника культуре округ получит обычный коттедж. История о том, как наследство становится стройплощадкой.

Убежище, спрятанное за семью замками

В середине 1990-х годов Людмила Гурченко купила в деревне Глаголево Наро-Фоминского района небольшой дом — 150 квадратных метров на участке в десять соток. Никому о нём не говорила. Ни коллегам, ни друзьям. Даже родственники узнали об этом месте только после её смерти, когда пришло время делить наследство.

Певец Прохор Шаляпин рассказывал: «Гурченко скрывала это от всех до последнего. Они узнали про дом, только когда в наследство вступили».

Это была не просто дача. Это было убежище от взглядов. От требований. От роли, которую всю жизнь приходилось играть на сцене и в жизни. Для человека, чья профессия — быть видимой, такой дом имел огромную цену. Но оказалось, что цена дома — не главное в его истории.

Наследство, которое никто не хотел

После смерти актрисы в 2011 году дача перешла её дочери Марии. Казалось бы, естественный порядок. Но в семье Гурченко естественного порядка давно не было. Людмила и Мария конфликтовали. Отношения обострились после смерти внука Марка, и примирения не произошло.

Когда Мария умерла в 2017 году, дом унаследовала её дочь — внучка актрисы Елена Королёва. Но на дачу претендовал и отец Елены. Началось судебное разбирательство. Родственники спорили, договаривались, опять спорили. Как это часто бывает в таких ситуациях.

Друзья и коллеги Гурченко предлагали создать на даче музей. Сохранить память великой артистки. Воссоздать её мир. Но никто не смог убедить Елену в том, что это место важнее, чем решение её личных проблем.

Почему внучка выбрала деньги

Елена Королёва была прямолинейна в своём решении.

«Это моё желание. Это моё наследство, и я вправе им распоряжаться по своему усмотрению», — сказала она тем, кто требовал сохранить дом.

За ней стояли реальные причины. Финансовые трудности в семье. Бюрократические проблемы с оформлением документов на старый дом. И, возможно, нежелание каждый день жить в тени бабушки, в доме, который видят как святыню, а не как недвижимость.

В её словах звучало и что-то ещё — боль от детства, прожитого под взглядом легенды.

«На меня и на маму смотрели сквозь призму бабушки, оценивали наши внешние данные. А мы были не такие, как она», — объясняла Елена напряженность семейных отношений.

Она выставила дом на продажу. Первоначально оценивалась в 20 миллионов, но продана за 16 миллионов рублей. Полтора года назад. Молча.

Что стало с историей

Новые владельцы знали, кому принадлежала дача. Знали о её истории. И решили, что история не важнее, чем их собственные планы.

Дом снесли. Полностью. На его месте построили современный особняк — такой же, как сотни других на выезде из Москвы. Какой-то источник утверждал, что оставили только фасад, но на самом деле оригинальное строение исчезло. Осталась только пустая земля и новый забор.

Личные вещи Гурченко, хранившиеся в доме, раскассировали. Коллекционер Павел Соседов получил театральные наряды, шубы, платья, туфли и подписанный сценарий фильма «Вокзал для двоих». Артефакты, которые могли бы рассказать о жизни актрисы, разошлись по разным рукам.

Что произошло на самом деле

История дачи Гурченко — не просто история о недвижимости. Это история о том, как память теряется, когда становится чужой. Как наследие развалится, если его никто не хочет хранить. Как культура превращается в стройплощадку, потому что у человека, который владеет историей, есть право её разрушить.

Для Наро-Фоминска это означает потерю. Потерю культурного ландшафта. Потерю возможности рассказать туристам, жителям округа, детям: вот здесь жила Людмила Гурченко. Здесь она отдыхала. Здесь она была просто женщиной, а не символом.

Но это также история о том, что даже самые известные люди остаются людьми. И их дети и внуки имеют право на свою жизнь, даже если эта жизнь означает разрушение памятника.

Дом исчез. Память осталась только в рассказах Прохора Шаляпина и в словах Елены Королёвой: «Это моё желание».

Последнее